Мы разделали эту свинью, превратили грязное животное во вкусные бифштексы. Вы же не отказываетесь их кушать? Никто из вас не хотел мараться с допросами пленных. Никто из вас не задумался, как оценить вину бессмертного существа, как взыскать пеню с Дьявола… Никто из вас не посмотрел на другую сторону монеты. А теперь свинья зарезана, бойню можно сжигать? Окей, но резника убивать за что?
Высокий отхаркался. Сплюнуть в третий раз оказалось нечем, и он прохрипел:
— Мы не сдадимся. Мы свободные американцы на свободной земле. Мы сделали то, что считали нужным и правильным. И мы гордимся, что избавили от грязной работы всех тех, кто придет следом. Наши условия: свободный выход и прекращение уголовного преследования. Иначе мы будем сражаться, и вы нас так просто не возьмете!
Коренастый долго смотрел на противника; потом обвел глазами плоский безрадостный берег, посередине разделенный исполинским серым кубом федеральной тюрьмы «Соленый Берег». Сказал:
— Наши условия…
— Наши — это чьи? Условия ООН, скупленного на корню колбасниками? Условия типа Свободного якобы Мира? Брось! А то ты не знаешь, как это делается! Кто содержит Ассамблею, тот и диктует секретарю. Говори прямо, ты хочешь, чтобы мы сдались этой вашей корпорации по распилу бюджета планетарного масштаба?
Собеседник неожиданно ухмыльнулся:
— Так тебе западло сдаваться жидомасонскому мировому правительству? Хорошо. Хватит с вас и меня одного. Семь лет назад, на этом самом берегу я был одним из тех самых засранных джи-ай. И да, черный брат…
— Не брат ты мне…
— Тогда застегни е***ло, ниггер, и слушай, когда изволит говорить белый господин! Да, я тут валял по песку одну из этих, которых вы боитесь даже тронуть без кнопки. И ставил ее как хотел, и нагибал, как нравилось. Без всякого кнута. Я снял ее, как обычную девчонку на пляжный флирт. Без страха, угроз и твоего любимого говна.
Квадратный широко улыбнулся:
— И поэтому человек здесь — я. А вы трусливая срань. Вы положите оружие и пойдете под суд. Как наци в сорок шестом. Кого-то из вас выпустят. Даже эсэсовцев, помнится, амнистировали те самые адвокаты, которых ты так не любишь, ниггер. А того японского мудака так даже и не судили за испытания чумных бацилл на людях. Возвращайся в свой мегалитический сортир, и скажи командиру вашей долбанной интербригады… Да хер с ним. Он сам научил меня правильной молитве. Если он еще мужик, он поймет.
— Ты! Залупа на воротнике! Мы жили с этими тварями в одной клетке пять лет! Мы, а не вы знаем, на что в самом деле способны куклы! Ты смог договориться с этой девкой только потому, что мы внушили ей почтение к человеческой расе. Иначе она бы завернула тебе голову к жопе.
— Этого ты знать не можешь. Вы кололи тигра иглами, прижигали ему пятки, обрубали хвост. Я гладил, чесал за ушами, слушал, как мурлыкает. Я обещал вернуться — и вот вернулся. Катись в манду!
— Нынче же вечером будем у господа в Раю, ибо мы создания его, вы же слуги сатаны. Ты еще увидишь, говнючонок, тупую механическую пустоту в глазах своего внука, воспитанного кофеварками! Тебя еще сдадут на костную муку, ведь это рационально. Сракомои, с которыми вы там не разлей вода, еще расскажут вам легенду о Нараяме. А мы — мы умрем людьми!
— Это точно. Жить людьми у вас как-то не получилось.
* * *
— Не получилось.
— Мы слышали. Если совсем честно — не очень-то и хотелось. Пока вы там вели… Ну, назовем это обсуждением условий капитуляции… Пришло радио для тебя.
— И?
— Пенсаколы здесь нет. Все же — Перекресток. Твой жетон сильно помог. Ларри?
— Слушаю.
— Ты вернулся к ней?
— Я просто вернулся. Вообще. У меня другая девушка, вот Алекс знает. А это… Ну… Если бы это была сестра любого из моих друзей… Нет. Вру. Если бы даже это была просто девушка. Надо было хоть что-нибудь сделать. Нельзя было все так оставить. Это не по-людски. Вот!
— Но ты же потом узнал, что она — нисколько не человек.
— А по первому впечатлению я увидел человека. И по второму. И если бы она утром не призналась, до сих пор считал бы ее местной из рыбачьего поселка.
— Кстати о поселке. Висконсин — берег чист?
— Висконсин — флагману. Берег чист.
— Катер переговорщиков подняли обратно?
— Висконсин — флагману. Катер на талях.
— Конго — всем. Доложить готовность.
— Саут Дакота.
— Кентукки.
— Висконсин.
— Норт Кэролайн.
— Конго — всем. Работает главный калибр! Шесть секунд!
* * *
…Секунды серые — мгновения дороги…
Дорога от пирса уже через полкилометра уперлась в озеро расколоченного бетона, над которым диковинными цветами свивались жгуты арматурных прутьев непривычно-свежего цвета голубой стали. Ларри привык видеть арматуру всегда ржавую, более-менее рыжую. Здесь же, когда упали сразу шестьсот снарядов — «полный сочетанный залп» — бетон даже соскоблило с несущих стержней. Сами стержни при этом вычистило до сине-стального блеска, заметно сгладив рифление.
Разновременные попадания линкорных снарядов перекрытия шестиметровой толщины могли бы и выдержать. Но мгновенный удар пятидесяти дюжин прихлопнул здание, как таракана тапком. Куб провалился сам в себя и просто перестал существовать; последующие залпы вошли в тучу поднятого песка, окончательно перемешав с землей бывшую федеральную тюрьму.
И теперь над развалинами крутились пыльные столбы, ветер с океана нес грязно-серое облако дальше на восток, на материк. Под ботинками шелестела трава, хрустели куски прошлого. Батальон морской пехоты приближался неровной цепью, настороженно крутя во все стороны стволами. Ожидали упорных смертников, засевших в тоннелях под зданием; опасались фанатиков из «команды 500», которые не положили оружия даже после того, как профессор Каленсберг и шестеро ближайших ассистентов приняли яд. Но еще прежде, чем старшие поисковых команд свернули датчики, еще прежде, чем выбежали из-под обломков натасканные на тепло и звук киборги-насекомые, еще прежде, чем акустики махнули рукой — Ларри уже знал, что живых под обломками нет.
Соленый ветер завивал белые косы местной травы; глухо трещали не осевшие до конца плиты, куски стен, обломки ворот. Пахло горячей сталью, кислой взрывчаткой, растертой на раскаленном бетоне резиной, морской солью… Не пахло ни людьми, ни обещанным дерьмом, ни кровью.
Воздух наполняло ощущение поставленной точки.
Подчиняясь ему, Ларри подобрал обломок напольной плитки — из душа? Из прозекторской? Подошел к упавшему блоку — толщина его превышала высоту иных коттеджей — и нацарапал на сером сколе бетона:
«Я ушел за море,
но остался человеком».
Вспомнил, как семь лет назад, пыля по
